Предисловие

Поверьте на слово, в своих рассказах я больше не собирался возвращаться к «страшному отелю», хотя он начал отравлять моё сознание задолго до того момента, как я оказался на его пороге. На протяжении многих лет я не понимал, что стоит за странными ощущениями, но теперь знаю – всё, что было связано с отелем, произошло в моей жизни не случайно. Как маленькие ручейки, образуя реки, стекаются в большое море, так события второго десятилетия века двадцать первого вели меня к неожиданной развязке. Воспоминания, тускнея с каждым днём, уже начинали покрываться тонким слоем забвения, поэтому я в спешке пытаюсь разложить их по полочкам, периодически анализируя и дополняя недостающими деталями. Я хочу как можно глубже осознать суть поразительного открытия, стоящего на грани невозможного. Прочувствовать мелочи, что поначалу казались незначительными. Вновь пропустить через себя события и их последствия, которые, словно явление огромного метеорита, отчеркнувшего полнеба, пробудили во мне непреодолимое желание заглянуть за горизонт.

Ещё совсем недавно я б руку дал на отсечение, уверяя себя в том, что отель вошёл в мою жизнь в сентябре 2010 года, когда мы с женой путешествовали на арендованном автомобиле по Европе. Та поездка произвела на нас незабываемое впечатление. Не в последнюю очередь благодаря ей, всего через полтора года мы приняли решение кардинально сменить направление своего жизненного пути, организовав семейное турагентство. Спустя ещё два с половиной года я открыл на страничке нашего агентства небольшую рубрику, в которой делился малоизвестной информацией, посвящённой путешествиям. И в первой же статье рассказал о ночи, проведённой в «страшном отеле» во время той самой поездки. Более того, спустя ещё два года я написал рассказ, навеянный событиями той ночи, и поместил его на свою «литературную страницу». Как выяснилось впоследствии, рассказ имел некий скрытый смысл, но текст слишком велик, чтобы дублировать его, а вот статейку о знакомстве с отелем я всё же приведу с несущественными сокращениями в качестве первой главы.

Глава 1. Страшный отель

19 сентября 2010 года нам довелось заночевать в небольшой деревушке Гисвиль, уютно расположившейся меж двух озер (Зарнер и Лунгерер) у подножья Швейцарских Альп.<…> Мы ехали из Люцерна в сторону Женевского озера. Накрапывал дождик. Вечерело. Отель посредством навигатора нашли сразу. Марина осталась в машине, я же пошел получать ключи от номера. Ресепшен в отеле, как оказалось, отсутствовал. Повара на кухне, выслушав мои слова о том, что я у них номер забронировал, спросили фамилию и выдали ключ. И это был действительно ключ, похожий на те, которыми во времена моей молодости шифоньеры закрывали, только крупнее…

Узкий темный коридор, скрипучие деревянные ступени, светонепроницаемые витражи… Всё настолько сильно было пропитано стариной, что информация о чуть более чем вековой истории отеля <…> казалась слишком скромной. Возможно, это здание не всегда было отелем – к сожалению, не знаю. Поднявшись на свой этаж, мы начисто забыли, какой сейчас год, к тому же было совершенно ясно, что мы здесь одни. Наш номер вполне можно было принять за музейный экспонат, если бы не выбивающаяся из общего вида душевая кабинка, сиротливо стоящая прямо в углу комнаты. А запах! Ярко выраженный старческий запах! <…> И тут я заметил, что в стену над кроватью был вбит большой гвоздь, а на полу стояла какая-то картина. Естественно я заинтересовался и, повернув картину лицевой стороной к себе, на секунду оторопел. На ней была изображена плачущая девочка – как живая! Картина вызывала странные чувства даже у меня, чего уж говорить о более впечатлительной Марине. Когда она узнала, что в туалете, расположенном на этаже <…>, висят еще две картины с плачущими детьми, а в конце коридора имеется пугающего вида мрачная детская комната, то захотела поменять номер либо совсем уехать отсюда. Масла в огонь подливал стоящий в номере огромный старинный шкаф, открыть который мы так и не смогли, несмотря на наличие ключа. Не добавлял энтузиазма и вид из окна. <…>

Решили отвлечься. Немного прогулялись, выпили пива в ресторане отеля. Мне удалось уговорить Марину остаться именно в этом номере, ссылаясь на уникальность происходящего. Она, слегка осмелев после хмельного напитка, не с радостью, но согласилась. Впервые в жизни мы спали при свете, и я этому не противился – только воздвиг гору из одеяла, которая не позволяла лампе светить мне в лицо. Мы очень устали и поэтому всё-таки уснули, несмотря на редкий скрип половиц за дверью и еле слышный стук, исходящий, как казалось, из нашего огромного шкафа…

Про фотографирование мы почти забыли, поэтому снимков из того отеля осталось «кот наплакал». А вот видео я снимал. Позже, вернувшись в Россию, разбирал видеозаписи отеля и недосчитался пары из них. Я уверен, что снимал, однако даже нумерация файлов идет подряд, то есть грешить на то, что видео было случайно или специально удалено, не получается. Мне кажется, не хватает тех видеофрагментов, которые я снимал уже после полуночи, впрочем, это всего лишь мои домыслы. <…>

Кстати, во время завтрака я спросил у сотрудницы отеля про картины. Она ответила, что не знает, откуда картины и кто изображён на них, наверно члены семьи. По приезду мы нашли в интернете информацию о картинах Джованни Браголина (фотография подписи картины из нашего номера оказалась довольно четкой). Интересно, согласилась бы Марина остаться на ночь в том номере, если бы прочитала обо всем сразу. <…>

Глава 2. Незнакомец

После написания статьи о «страшном отеле» я начал чувствовать недосказанность, как будто только я знаю что-то очень важное, но не могу вспомнить, что именно. Я никак не мог понять природу, как мне казалось, беспричинного беспокойства, и иначе как авторским зудом назвать свои мучения не мог. Пришлось сесть за написание «рассказа по мотивам», получившего название «Последняя картина Браголина». С опубликованием его пришло некое душевное облегчение – я искренне считал тему «страшного отеля» исчерпанной. Но, к сожалению, недолго – чувство недосказанности продолжило терзать меня с ещё большим остервенением. Как будто швейцарский отель с проклятыми картинами связан со мной не одной лишь далёкой сентябрьской ночью, хотя ни до, ни после, я в Швейцарии не был. А тем временем подсознание рассказывало мне удивительную историю, которую на тот момент я был не в состоянии расслышать…

Затрудняюсь предположить, чем бы всё закончилось, если бы 28 мая 2018 года через форму обратной связи на сайте нашего турагентства не пришёл вопрос: «У вас есть итальянская картина плачущей девочки?» Вот так вот, ни здравствуйте тебе, ни до свидания, в контактных данных лишь электронный адрес и подпись – Лука. Я, конечно, всерьёз вопрос не воспринял, хотя, несмотря на прошедшие годы, мгновенно понял, о чём идёт речь, и вежливо отписался: «К счастью, нет».

Спустя пару дней, в неприлично ранний час зазвонил сотовый. Слегка встревожившись – туристы порой звонят даже посреди ночи, и, бывает, ничего хорошего такой звонок с собой не несёт – я основательно прокашлялся, дабы приобрести в голосе уверенность круглосуточно стоящего на посту турагента, и принял входящий.

- Да, я слушаю.

- Прошу прощения за ранний звонок, - раздался в трубке приятный баритон, - но нам всё-таки нужно встретиться.

- Да без проблем! А что вас интересует?

- Это я вас про картину спрашивал. Лука.

- Ах, да. Лука. Помню, - расслабился я, поняв, что есть шанс ещё немного поспать.

- Не знаю, почему представился своим детским прозвищем. Вообще-то меня зовут Святослав Фёдорович. А вы Алексей Владимирович?

- Абсолютно верно.

- Так где и когда мы сможем с вами поговорить?

- Здесь и сейчас, если уж так срочно нужно. А в чем, собственно, дело? Картины у меня нет, да и не может быть.

- Я вам верю, но и вы мне поверьте – по телефону не совсем удобно, должно быть…

- Но у меня нет никаких картин, о чём ещё говорить? – оборвал я собеседника с нескрываемым раздражением, глядя на соблазнительно манящую в свои объятия подушку.

- Возможно, вы сможете мне помочь. Не исключено, что и мне удастся отплатить вам той же монетой. Вновь прошу поверить – я заинтересую вас!

«Никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь, - подумал я. – В конце концов, он меня уже заинтересовал».

- Приезжайте в офис, я с одиннадцати буду на месте. Шейнкмана…

- Да-да, я знаю, Шейнкмана, 121, 3 этаж. До встречи.

Несмотря на лёгкую интригу в отношении темы предстоящего разговора с незнакомцем, оставшиеся два часа до звонка будильника я проспал как младенец. За завтраком рассказал жене о странном разговоре. Мы дружно посмеялись, отпустив с десяток беззубых шуточек в адрес «ночного ценителя искусства», и я, пообещав держать её в курсе, отправился в офис.

***

Почему-то я был уверен, что Лука придёт в офис к открытию, если не раньше – уж больно сильной нетерпеливостью от его голоса веяло. Однако я ошибался – минуло два часа пополудни, когда в дверь, тяжело дыша, вошёл импозантный мужчина среднего телосложения лет шестидесяти с гаком в лёгком сером пальтишке и обмотанном в несколько раз вокруг шеи широком синем шарфе.

- Здравствуйте ещё раз! – улыбнулся он кончиками губ. - Я звонил вам сегодня утром. Насчёт картины.

- Прекрасно помню! Проходите, присаживайтесь, где удобно.

- Спасибо, я, если можно, вот тут, на диванчике.

Поставив рядом с вешалкой худенький коричневый портфель, Лука, шумно выдохнув, медленно погрузился в диван.

- Да, вы раздевайтесь. Может кофе? – я демонстрировал свою способность быть весьма любезным, когда речь шла не о раннем утре.

Обувь, одежда, портфель, причёска, манера держаться – абсолютно все детали образа выдавали в мужчине человека состоятельного даже на мой неискушённый взгляд. Кроме того, как мне показалось, деньги были далеко не единственным достоинством незнакомца. Но его, мягко говоря, странный вопрос в купе с неожиданным визитом резко диссонировал с первым впечатлением, которое он производил. Я не знал, плакать мне придётся или смеяться после того как станет ясна причина его посещения, поэтому старался быть предельно вежливым и аккуратным на высказывания. Вроде ничего противозаконного тогда в отеле мы не совершили, и уж тем более картину не присваивали – из какого угла взяли, в тот и поставили…

- Нет, спасибо. Я утром в Шарике недельную норму выпил.

- Командировка? Замёрзнуть не боитесь? У вас, в Москве, говорят, сейчас тепло, а у нас, сами видите, уши можно отморозить, – я слегка забеспокоился, сделав предположение, что он прилетел специально ради встречи со мной.

- Хм, вы знаете прозвища столичных аэропортов? – на этот раз мужчина улыбнулся не только кончиками губ, но и глазами.

- Я же турагент, - не без толики гордости изрёк я, продолжая испытывать некий дискомфорт из-за непонимания причин приезда странного гостя.

- Не замёрзну, приоделся. Сейчас погоду в любой точке Земли можно без труда узнать, - незнакомец стянул с лица дежурную улыбку и, впившись взглядом мне в глаза, серьёзно продолжил, - Алексей Владимирович…

- Алексей, - прервал я.

- Простите? - мужчина приподнял голову и вопросительно вскинул брови.

- Просто Алексей.

- У вас проблемы с отчеством? – мужчина продолжал недоумённо смотреть на меня, будто только что узнал о неизвестном доселе заболевании.

- Вы имеете в виду с отцом? Нет. Никаких проблем. Абсолютно. Но отчество сильно старит – когда слышу его, начинаю с болью в спине чувствовать свой возраст.

- Понимаю вас, - грустно улыбнулся Лука, - но ведь старость не приговор.

- Всё же мне максимально комфортно, когда я слышу «Лёха» от близких людей, а для малознакомых «Алексей» более чем достаточно.

- Ну, хорошо, пусть будет Лёха. Ой, простите, Алексей, - видно было, что мужчина по-прежнему не может смириться со своими «заводскими настройками», и прикладывает титанические усилия, чтобы освоить новую для него схему общения, - В конце концов, несмотря на ваш уважаемый возраст, вы мне в сыны годитесь.

Он растерянно улыбнулся и перевёл взгляд на пол.

- Алексей, я уверен, что вы хотя бы слегка заинтригованы. Если только не считаете меня выжившим из ума стариканом.

- На выжившего из ума вы, к сожалению, не похожи.

- Почему «к сожалению»? – незнакомец с искренним непониманием вновь взглянул мне в глаза.

- Тогда бы я не чувствовал себя полным идиотом.

- Ах, да. Хорошо, чтобы вы не чувствовали себя настолько отвратительно, я слегка проясню ситуацию. Я действительно в здравом уме и твёрдой памяти спрашивал вас о картине. Видите ли, довольно сложно объяснить, почему я не ограничился разговором по телефону, чтобы наше дальнейшее сотрудничество представляло для вас смысл…

- Дальнейшее сотрудничество? – настала моя пора удивляться.

- Дайте мне минутку, я всё объясню! Я учёный, без скромности сказать, мировой величины. Профессор, доктор наук, прочие звания и регалии. Много работал за рубежом, да, собственно говоря, и продолжаю, несмотря на свой пенсионный возраст. Мы не так известны, как звёзды шоу-бизнеса или спортсмены, поэтому не буду заострять внимание на своей личности. Хочу лишь, чтоб вы понимали, откуда у меня средства и связи, и в будущем не задавались данным вопросом, поскольку он к нашему делу отношения не имеет. Перехожу к сути. Некоторое время я занимаюсь поисками семейной реликвии, а именно картины. До сих пор, несмотря на все мои усилия, поиски заканчивались безрезультатно. Ситуация осложняется тем, что я точно не знаю, как выглядит рисунок. На нём изображена плачущая девочка – вот, собственно, и вся информация. По запросу в интернете начинают одолевать ссылки на многочисленные проклятые картины Браголина и его последователей…

- Похоже, вы ищите иголку в стоге сена.

- И я уж начал так думать, но вы… - мужчина посмотрел на меня не с мольбой или надеждой, что было бы более уместно в текущей ситуации, а с выражением твёрдой решительности и предельной уверенности, - Благодаря вашей статье… Вы не представляете, как сложно было на неё наткнуться! Интернет прямо-таки наводнён картинами Браголина, но они не имеют отношения к тому, что я ищу. А вы держали её в руках!

- С чего вы взяли, что я держал в руках именно вашу картину? – я попытался притушить искры, которые метали глаза учёного, - К тому же, на той картине как раз таки красовалась подпись Браголина.

- И это нонсенс! Картина была утеряна нашим семейством во времена Второй мировой войны, а Браголин, как известно, начал писать «плачущих детей» спустя несколько лет после её окончания!

- Хорошо-хорошо, предположим, - говоря вполголоса, продолжал я успокаивать эмоционального гостя, - Похоже, вы действительно давно её ищете. Глупо спрашивать, были ли вы в том отеле. Конечно, были, причём, думаю, на днях. Картина пропала, верно? И вы почему-то решили, что, во-первых, картина та самая, а во-вторых, что стянул её я?

- Только в обратном порядке. Сначала я подумал, что вы могли украсть картину, - мужчина осёкся и уставился на левый верхний угол моего монитора, - Есть одна странная деталь, которая привлекла моё внимание и позволила предположить, что картина та самая.

- Деталь?

- Я действительно побывал в отеле. Я даже заходил в номер, где вы ночевали. И, знаете, на этаже с комнатой номер «6» нет никаких детских комнат.

Я не сразу осознал всю важного сказанного, но как человек пытливого ума, тут же начал мысленно искать возможное объяснение предложенной нестыковке. Прежде всего, этого не может быть – комната была! Однако на секунду предположим, что его устами глаголет истина. Тогда либо я выпил чуть больше пива, чем мне помнится, и видел детскую на другом этаже. Либо…

- Алексей, вы сейчас пытаетесь объяснить необъяснимое, - мужчина снисходительно улыбнулся, - Поэтому я и говорил о сотрудничестве, которое, надеюсь, вас заинтересует.

- Но как же нет, если я в ней был?! – продолжал я искать решение заданного уравнения.

- И я вам верю. Возможно, вы предполагаете, что видели детскую в другом месте, так? Хотя и уверены в обратном.

- К чему вы ведёте?

- Я разговаривал с владельцами отеля и не только с ними. Вся пикантность ситуации состоит в том, что на этаже действительно была детская комната, - профессор замолчал, и выражение его лица буквально кричало о том, что в преддверии его следующих слов мне желательно ухватиться за стул, чтобы не упасть.

- Так была или не была? – с недоумением воскликнул я.

- В скором времени после окончания Второй мировой, - профессор растягивал слова, смакуя момент, - то есть за четверть века до вашего рождения, её переделали в гостиничный номер. Иными словами, вы никак не могли видеть детскую комнату, но она действительно там была. Я учёный, в чудеса не верю, просто нужно во всём разобраться, а интуиция подсказывает, что в своих поисках я впервые на правильном пути. Алексей…

Я молча растопырил ладонь перед лицом, демонстрируя желание взять тайм-аут. Что за чушь он несёт? Кто он такой? Это розыгрыш? Кто-то из друзей решил подшутить? Не исключено, хоть и сомнительно. Развод? Наиболее вероятно. Тогда логично предположить, что в текущем контексте следующим шагом будет приглашение на какой-нибудь гипноз, чтобы якобы понять, почему мой мозг выдает за правду то, о чём знать вообще не может. А под гипнозом… Блин, обычный мошенник что ли? Но ведь как мудрёно всё завертел! А если он не лжёт? Зачем так рьяно ищет картину девочки? Что она для него значит? Что она вообще может для него значить, если он наверняка после войны родился? С другой стороны, почему нет… Да что я несу! Он стопроцентно лжёт! Зачем?

- Алексей, - мужчина подался вперёд, облокотившись на колени, - я сам совершенно не понимаю, как такое могло произойти. Вы знаете то, чего знать не можете. Но знаете – это факт! Поверьте мне, я не пытаюсь вас разыграть или обмануть, хотя всё выглядит именно так. По вашим глазам вижу, что вы понимаете, каков будет моё следующий шаг, и именно он более всего вас пугает.

- Гипноз?

- Именно. У меня как раз есть один знакомый…

- Не пугает, я не подвержен воздействию гипноза, - монотонно произнёс я.

- Был опыт? Откуда такая уверенность?

- Не было. Не знаю. Уверен, - отбивался я, не переставая размышлять.

- Многие люди считают, что не подвержены, поскольку способны автоматически блокировать воздействие на своё подсознание, но если добровольно снять защиту…

- Вы сами-то понимаете, что предлагаете? – развёл я руками в негодовании, откинувшись на спинку стула, - Совершенно незнакомый человек – я даже имени вашего не знаю – уговаривает распахнуть перед ним исподнее моего подсознания!

- Я вроде утром представился, - почти по-детски засмущался профессор.

- У меня отвратительная память на имена и лица!

- Святослав Фёдорович Бродов, профессор, доктор технических наук.

- Так вот, Святослав Фёдорович, шутка затянулась, - я снизил тон до нейтрального, - Мне работать надо.

- Вот поэтому-то я и прилетел, ведь при телефонном разговоре вы бы сейчас трубку повесили! – лицо профессора сияло, как у ребёнка, снявшего обёртку с растаявшей карамели.

- Повесить трубку – какое древнее словосочетание. Но да, считайте, именно это я и сделал.

- Готов оплатить все расходы!

- А вот вы сейчас о чём? – с одной стороны, последняя фраза профессора обладала неким магическим воздействием, с другой, его настойчивость потихоньку начинала утомлять, поэтому я не сразу сообразил, как следует отреагировать на столь размытое предложение.

- Вы сами слетаете в Швейцарию и убедитесь в том, что детской на втором этаже не было, по крайней мере, при вашей жизни.

- Ну, ведь всё это можно в принципе и подстроить, - скептически заметил я.

- Можно. Нужно ли?

В тот момент я был практически уверен в том, что передо мной аферист. Я лишь не мог понять, чего ему или им от меня нужно. Узнать пин-код банковской карты? Нашли миллионера! Пустить меня на органы? Слишком витиеватый подход! Запрограммировать на убийство? Бред сивой кобылы!

- Алексей, неужели вам самому не интересно?

- Если предположить, что сказанное вами правда?

- У вас есть единственный способ убедиться в этом.

- А, вы знаете, интересно! - неожиданно для самого себя выпалил я.

- У вас есть шенгенская виза? Копию загранпаспорта можете мне выслать? Я куплю вам билеты, - Святослав Фёдорович засуетился, одновременно взяв в руки телефон и портфель, - Вы можете сами купить билеты, я их потом оплачу. Или давайте я вам деньги лучше оставлю, только нужно до банкомата дойти.

- Я не полечу в Швейцарию, хотя, признаюсь, задаром, конечно, хотелось бы.

- Не полетите? – разочарованно уставился на меня профессор, медленно опуская телефон в портфель.

Человек, желающий одурачить, не мог выглядеть столь невинно. Мне показалось это настолько же невозможным, как и то, что в отеле не было детской комнаты.

- Не вижу смысла. Пожалуй, будет разумно опустить сей пункт.

- Вы согласны на гипноз? – профессор не верил своим ушам, - Мне нужно будет переговорить со своим специалистом…

- Да, я понимаю. Я готов. Но на моих условиях!

- Всё, что угодно! Диктуйте, - располагающе улыбнулся профессор.

- На моей территории, в присутствии моего человека и в отсутствии ваших людей.

- Не считая гипнолога?

- Не считая.

Мужчина, не скрывая победного настроения, пообещал позвонить мне, как только договорится со своим знакомым. На том мы и расстались.

Глава 3. Сеанс

- Похоже на развод, - резюмировала жена, когда я рассказал ей о встрече с профессором.

- Тоже так думаю, но чего ради? Взять-то с меня особо нечего. А что если он говорит правду и детской комнаты действительно давным-давно нет?

- Ты чего от меня хочешь? Я никакой детской не видела, ты ж один ушёл с камерой по отелю шарахаться, я чемодан разбирала.

- Так вот же ж, блин, не записал я тогда на камеру эту комнату!

- Ну, раз её там нет, то вполне логично.

- Опять двадцать пять! Была она! Маленький столик со стульчиками, коробки с игрушками, мячик резиновый разноцветный, плюшевый мишка, деревянные машинки… Я её до сих пор прекрасно помню! А из меня сумасшедшего лепят! Хорошо, предположим, я ни черта не видел. Тогда откуда я вообще знаю об этой треклятой комнате, если её переделали в гостиничный номер ещё до моего рождения!

- Мы сразу принимаем на веру всё, что он тебе навешал, да?

- Да!

- Может ты на фотографии увидел, там же висели на стенах какие-то.

- Не было такой! Я их все снял на видео, можешь пересмотреть.

- Лёх, чего ты от меня-то хочешь, не пойму? – лениво отбрыкивалась жена, явно не разделявшая моих текущих верований.

- Я помню ту комнату, но мне говорят, что я не только не мог её видеть, но даже знать о ней не мог!

- Я уже это несколько раз слышала, дальше что?

- Согласись, если предположить, что никто меня не пытается развести, надурить или разыграть, то становится довольно интересно? Налицо необъяснимый рассинхрон реальности и воспоминаний.

- Дальше что?

- Я готов на сеанс гипноза, который он мне предлагает, но…

- Но?

- Ты должна контролировать сеанс. Мне необходимо подстраховаться.

- Ты же ни во что не веришь.

- Марин, я во всякую чушь не верю. Ты же, например, не будешь ставить под сомнение тот факт, что сон является проекцией действительности на подсознание?

- Давай без заморочек!

- Марин, воспоминания под гипнозом, насколько я понимаю, тот же сон, но с большей долей истины, чем сон обыкновенный. Возможно, мне удастся вспомнить нечто существенное, что положит конец этому… несоответствию.

- Ну, дерзай.

- Но ты со мной?

- Куда ж мне от тебя деваться, - жена по-прежнему не воспринимала ситуацию всерьёз, но в её уставшем взгляде читалось выстраданное «чем бы дитя ни тешилось», а на тот момент мне этого было более чем достаточно.

***

Через два дня позвонил Святослав Фёдорович и радостно сообщил, что его гипнолог готов провести сеанс в ближайшие выходные. Поскольку в субботу я всегда ложусь спать очень поздно, решили организовать встречу ранним воскресным утром в нашем офисе, чтобы я был сонным, выражаясь правильно, максимально восприимчивым. К тому же у нас с Мариной воскресенье – единственный выходной день, по крайней мере, формально.

Приехав немного раньше назначенного времени, мы ещё с первого этажа услышали громкие голоса, а, поднявшись, обнаружили у дверей офиса наших гостей, оживлённо перемывающих кости какой-то старой знакомой. Не особо понял, о чём шла речь, но мужчины определённо были очень давно знакомы. Святослав Фёдорович сделал шаг в нашу сторону.

- Доброе утро, Алексей! А вы, должно быть, Марина? Очень рад знакомству! Позвольте представить вам специалиста в целом ворохе областей, связанных с человеческим мозгом, - он наклонил голову в сторону своего приятеля, - Серго Иваныч! Не Сергей Иваныч, не Серго Иванович, и уж, упаси вас Морфей, ни в коем случае не Сергей Иванович – вовек не отмолитесь! А это Алексей и его супруга Марина.

- Ну, что ж ты меня, Слав, перед незнакомыми людьми так толсто троллишь, – с голливудской улыбкой на лице протянул руку именитый мозгоправ.

Выглядел новый знакомый совершенно не так, как я его себе представлял. Даже с возрастом не угадал – он был не намного старше меня. Туфли из коричневой крокодиловой кожи, косуха нараспашку с поднятым воротником того же оттенка, строгая бежевая рубашка с металлическим шильдиком и брюки оливкового цвета выдавали в нём человека трёх «не»: независимого, небедного и неординарного. Подтянутая фигура, зачёсанные назад русые волосы, двухдневная щетина, римский нос, нахмуренные брови и рентгеновский взгляд за очками-хамелеонами стереотипно соответствовали образу хорохорящегося престарелого мачо. «Лишь бы к Маринке клеиться не начал – ушатаю и всё сотрудничество на этом закончится», - озабоченно подумал я.

***

Лет 30 тому назад, во время просмотра очередного сна, я внезапно осознал, что сплю и могу творить всё, чего душа пожелает. Признаюсь, знатно тогда покуролесил! Получил незабываемый опыт, испытал потрясающие ощущения, запомнил на всю оставшуюся жизнь! Много раз пытался повторить, используя различные методики погружения в осознанный сон, но, к великому сожалению, безуспешно. Оказалось, гипноз приводит к весьма схожему состоянию. Я прекрасно осознавал, что вижу сон, однако сделать что-либо по свое воле не мог, как ни старался, лишь наблюдал за происходящим от первого лица, словно во время обычного сна. Откуда-то издалека со мной говорил голос гипнолога, и ему отвечал я… и не я одновременно. То есть с ним говорил однозначно я, хотя и не вполне понимаю, откуда такая уверенность. Лично я в то же самое время был сконцентрирован на происходящем и даже не всегда разбирал, о чём «второго меня» спрашивают. То ли раздвоение сознания, то ли замещение подсознанием…

Дождь легонько постукивал по крыше арендованной Рено Клио. Солнце окончательно затерялось среди седых вершин швейцарских Альп, но продолжало подсвечивать небо, создавая комфортные условия для уставших от долгого насыщенного дня глаз. Спокойная музыка играла настолько тихо, что было слышно шум вентилятора, доставляющего от разгорячённого двигателя приятные потоки, коварно клонящие в сон. За спиной осталась зеркальная гладь очередного озера, мы пересекли железнодорожные пути и навигатор предупредил о километровой готовности. Продолжив движение вдоль рельс, я сбросил скорость до минимума. Вглядываясь в вывески стоящих на почтенном расстоянии друг от друга миленьких домиков всех оттенков серого, пытался выцепить взглядом полезную для проголодавшегося туриста информацию. Заведения общепита, безусловно, присутствовали, оставалось лишь выбрать. Холодный женский голос навигатора известил нас о достигнутой цели, и я съехал с дороги на небольшую парковку, расположенную у торца отеля. Сказав Марине, что вернусь, как только получу ключи от номера, я дёрнул рычаг ручного тормоза и, прихватив барсетку с загранпаспортами, покинул уютный салон автомобиля. Невероятно, но я вновь явственно прочувствовал весь спектр чувств восьмилетней давности: сильная усталость, атакованная пронизывающей осенней прохладой дождливого вечера, тут же трансформировалась в дикое желание расслабиться в сухом тёплом месте в непосредственной близости от пышного стейка и кружки пива. Уверенно зайдя в дом со стороны проезжей части и приняв в лицо вихрь правильных кухонных ароматов, я удовлетворённо подумал, что ходить сегодня больше никуда не придётся. Вся левая стена коридора была увешана историческими фотографиями с участием отеля. Я на минуту задержался, разглядывая её, а затем, перепрыгивая ступеньки, буквально взмыл на второй этаж. Сразу с лестницы уткнулся в дверь с прибитой по центру железной шестёркой и достал из кармана куртки старый, подёрнутый ржавчиной ключ. На деревянной табличке, привязанной к нему, красовалась каллиграфически выжженная цифра «6». Не без труда открыв дверь, я шагнул в комнату. Над массивной двуспальной кроватью висела картина с плачущей девочкой лет семи. Я разулся, забрался на кровать и, сняв картину, поставил её в угол…

Выводить из состояния гипноза меня не пришлось, меня из него выкинуло, словно из программы, напичканной багами, на «рабочий стол» компьютера. Тщетно силясь упорядочить мысли, я взглянул на жену.

- У тебя был ключ? – широко открыв глаза, спросила она.

- Выходит, был, но я…

- Не помню, говорил ли я ранее, но гипнотические видения это не кадры документальной кинохроники. Сознание может дорисовывать, додумывать, проецировать, - начал было Серго Иваныч.

- У меня был ключ, - монотонно выдал я, параллельно сортируя навалившиеся мысли от более значимых к менее. По лицу Святослава Фёдоровича было видно, что он не особо удивлён. Я перешёл в сидячее положение, - Вы не удивлены, профессор?

Он посмотрел на меня, потом сквозь меня и, наконец, сфокусировался на воротнике моей рубашки.

- Вы забронировали номер в отеле через сайт, но на ресепшене не зарегистрировались. Иными словами, официально в ночь с 19-го на 20-е сентября 2010 года вас в отеле не было. Однако тот факт, что вы переночевали в отеле, не ставится под сомнение благодаря записанному вами видео. Вы остановились в шестом номере, - профессор сделал короткую выразительную паузу, - В номере, который не сдаётся посетителям. Он довольно давно используется в качестве гостевой комнаты для сотрудников отеля, на крайний случай.

- Поэтому и шкаф не открывался, - задумчиво протянул я.

- Ничего не понимаю, - усмехнулась Марина и, подойдя к чайнику, щёлкнула по кнопке включения, - Чай, кофе налить кому-нибудь?

Пока гости отказывались от предложения, я окончательно осознал, что тоже ничего не понимаю, при этом сформировал дальнейшую линию поведения, о чём незамедлительно известил профессора.

- Святослав Фёдорович, вы либо недоговариваете, либо откровенно лукавите. По-прежнему! Ненавижу юлить, в отличие от вас, поэтому буду откровенен. Я заинтригован и заинтересован. Вижу, история выходит куда запутаннее и серьёзнее, чем вы изначально полагали. Возможно, именно о таких событиях каждый человек втайне мечтает всю свою жизнь, и нам с вами представился уникальный шанс поучаствовать в них. Если вы не задумали какой-то дурацкий розыгрыш, цель которого мне даже гипотетически не ясна, то я, безусловно, хотел бы докопаться до истины. Теперь я понимаю, насколько вы нуждаетесь во мне, и это мой козырь. Придётся поделиться всей информацией о вашей, так называемой, реликвии! Иначе дальше без меня.

Профессор вздохнул, крутя на безымянном пальце обручальное кольцо, и молча взглянул на своего приятеля. Секунду спустя он поднял руку в сторону открывшего было рот Серго Иваныча и, переведя взгляд на меня, слегка улыбнулся.

- Алексей, я обязательно с вами завтра свяжусь, и тогда мы всё решим.

Глава 4. Сотрудничество

Профессор перезвонил ближе к вечеру и заявил, что готов рассмотреть условия капитуляции. Устало шутил, сетовал на гору навалившейся работы на старости лет, спутано объяснял суть своей докторской диссертации и эпизодически переключался на рассказ о тяжёлом детстве своей жены. Я, слабо понимая смысл разговора, вежливо посоветовал ему хорошенько отдохнуть, не игнорируя сон, и пообещал встретиться с ним на следующий день в офисе в девять часов утра.

***

- Приветствую! – в неопознанном мной расположении духа шумно ввалился в офис Святослав Фёдорович и, поставив у дивана небольшой рюкзак, присел к столу, - Ну-с.

- Доброго здравия, - вежливо отчеканил я, - Кофе-с?

- А вот на этот раз не откажусь, - профессор попытался улыбнуться, но попытка была откровенно провальной, так как при ближайшем рассмотрении стала хорошо видна вся его усталость. Очевидно, в последние дни он спал гораздо меньше меня, что самым неблагоприятным образом сказалось на его внешнем виде, в первую очередь, на лице.

Я подошёл к кофемашине и, вставив капсулу, вернулся за рабочий стол.

- Как прошёл вчерашний день? Вы где остановились-то?

- В «Атлантике», рядом с аквапарком. Попытался проработать одну версию, но она оказалась тупиковой. Как здорово, что нынче всё можно делать, не выходя на улицу, нужны лишь ноутбук с выходом в интернет и телефон.

- Да уж.

- Я подумал над тем, что вы сказали.

- И?

- Готов раскрыть карты. Судя по всему, я случайно потянул за верную ниточку, и общими усилиями нам удастся распутать весь клубок. Давайте сделаем ставку на то, что в вашей голове сокрыты ответы на большую часть вопросов.

- Ой, не знаю, - выдохнул я.

- Возможно, дополнительная информация поможет вам вспомнить. Я возьму?

Кофемашина закончила тарахтеть, и офис окутал густой запах свежезаваренного кофе.

- Да, конечно. Сахар?

- Нет, спасибо. Алексей, я сам до сих пор нахожусь в замешательстве. Давайте будем тянуть за ниточку, пока она не закончится или не порвётся.

Профессор сделал очередную попытку улыбнуться, пригубил чашку и стал усаживаться поудобней, тем самым давая понять, что готовится к монологу.

- Мой отец был человеком старой закалки. Прошёл всю войну, состоял в партии и верил в светлое будущее. Ему довелось поработать на многих производствах, сделал, как сейчас принято говорить, карьеру, на пенсию выходил в должности главного инженера одного крупного завода. На самом деле работал там, куда посылала партия, где в нём нуждались. А Родина постоянно в нём нуждалась, казалось, и любил он её больше, чем нас, - профессор грустно улыбнулся, ненадолго погрузившись в воспоминания, - В общем, настоящий мужик, умный, работящий. Дрова наколоть, радиоприёмник починить, дом построить – без проблем. Суров был, мог и словцо пожёстче ввернуть, и в морду дать при необходимости. Пожалуй, даже слишком суров... Вы не подумайте, нас с матерью пальцем не тронул, но и не баловал особо. По сравнению со многими мы жили в достатке, но довольно скромно, без излишеств. Не любил он этого, барством называл. Не знаю, зачем я вам о нём рассказываю, считайте за жест доброй воли. Если вы хоть немного помните 90-е годы прошлого века…

- Хорошо помню, я в институт поступил перед самым развалом Советского Союза.

- Тогда не мне вам рассказывать, времена были тяжёлыми для всех. Отец сильно сдал, возраст и болезни сделали своё дело. Он стал заговариваться, начали появляться провалы в памяти, соображал, правда, достаточно сносно, но тоже не без сбоев. Однажды мы с ним сидели у него дома, выпивали чисто символически. Выпивал, скорее, я, отец, скажем так, присутствовал. И тут, ни с того ни с сего, он мне выдаёт:

- Слухай, Святка, поищи ты эту проклятую картину!

- Какую, бать? – удивляюсь я.

- Ну, с девчушкой заплаканной.

- Бать, какая девчушка?

- А ты что ж, не знаешь? - раздосадовано воскликнул он и вполголоса продолжил, - В одном швейцарском отеле (чёрте знает, как называется), в комнате за номером шесть (я эту циферку век не забуду), на стене висит картина. Девчушка на ней нарисована лет семи от роду, заплаканная вся. Картина бесценна, ты уж мне поверь, сынок! Когда совсем плохо станет, найди её. Но никому не говори! Ты понял? Никому! Возможно, я последний остался, кто знает, какая в этой картине тайна сокрыта!

- И какая же?

- А такая! Ишь чего захотел! Ишь! Не могу я того сказать, меня вмиг к стенке поставят!

- На том разговор о картине закончился, он переключился на другую тему и больше к вопросам живописи никогда не возвращался. Я позднее пару раз спрашивал у него про картину, но он демонстративно делал большие глаза и, вертя головой по сторонам, начинал приговаривать: «Какая такая картина? Где картина? Ты о чём, Святка?»

Профессор задумчиво повертел кружкой на блюдце, затем, скрестив руки на животе, громко выдохнул.

- Отец умер более двадцати лет назад, и со временем я практически забыл о том разговоре. Недавно, уж не знаю по какой такой причине, свободное время выдалось, решил почитать в интернете про картины с плачущими детьми. Сам того не желая, изучил творчество Джованни Браголина. В какой-то момент забил в поисковике «плачущая девочка швейцарский отель», и что вы думаете? Первой по поиску оказалась ваша заметка! Прочёл. А теперь сопоставьте то, что я услышал от отца, с тем, что прочитал у вас.

- В принципе, можно назвать совпадением. При желании, конечно. Так вы первым же делом отправились в тот отель?

- Да, шенген открыт, в Европу иногда захаживаю, так что проблем не составило. С каждым новым фактом мой интерес разгорался всё сильнее. Я узнал, что картина примерно год назад пропала, а детской комнаты уже лет 70 как нет, и что в шестом номере вы жить не могли, поскольку он не для туристов. Однако из кадров под вашей заметкой становится ясно, что ночевали вы именно в шестом номере! Каково?!

- Да, пёс его знает, - задумавшись, прошептал я

- Что?

- Что «что»?

- Что вы сказали?

- Хорошо, возможно, пусть так. Звучит довольно увлекательно, тем не менее, «ваша» картина и «моя» картина могут оказаться не одним и тем же.

- Всё может быть, но согласитесь, вероятность велика.

- Согласен, сии части прямо напрашиваются в одну головоломку.

- Прошу прощения за то, что сразу обо всём вам не рассказал, но, сами понимаете…

- Да, уж.

- В общем, пока я упёрся головой в потолок. Пробить бы в нём дыру, чтобы вскарабкаться на следующий этаж, вот только где взять такой «дырокол»?! Нужна подсказка, любая…

- Мы.

- Что?

- Мы упёрлись в потолок, - грозно отчеканил я.

- А, ну, да, мы… - рассеянно покачал головой профессор.

- Итак, чтобы продолжить распутывать клубок, мне всего лишь нужно вспомнить, откуда у меня ключ.

- Желательно бы ещё понять, почему вы об этом не помните, - профессор, слегка наклонив голову на бок, с прищуром смотрел мне в глаза, - Думаю, это проще, чем вы думаете.

- О, я вас понял – вы вновь раскручиваете меня на гипноз. Нет, увольте! Голова моя, она одна и запчастей для неё у меня нет. Я сильно против того, чтобы в моих мозгах копались по поводу и без, как в старом чулане. А что, ваш гипнотизёр тоже всё еще в Екатеринбурге?

- Вернулся в Москву. Но, если…

- Никаких «если»! Нет!

- Хорошо, хорошо, как скажете.

- Я бы хотел собраться с мыслями, в моём чулане сейчас такой беспорядок.

- Понимаю. По времени мы ограничены лишь нашими жизнями, так что без проблем, - профессор протянул визитную карточку, - Мне завтра необходимо быть в другом городе. Как только что-то вспомните, позвоните мне, пожалуйста. Или напишите.

- Конечно.

Профессор закинул на плечо рюкзачок и, дойдя до двери, замер. Повернув голову и слегка наклонив её, он, как мне показалось, секунду боролся с желанием что-то добавить.

- Удачи, - отстранённо молвил он и в состоянии крайней задумчивости тихонько вышел.

Глава 5. Пробуждение

Жизненно необходимо было вытолкать память из состояния коллапса, в котором она оказалась по неизвестным мне причинам. И я старался изо всех сил. Выучил свою же заметку о «страшном отеле» наизусть, много раз пересмотрел фото и видео материалы из поездки 2010-го года, вновь перечитал всё о Браголине и его картинах, безуспешно пытался погрузить себя в осознанный сон. К сожалению, никаких положительных сдвигов не наблюдалось. Тем не менее, желание слепо верить, не подвергая сомнению исходные данные, преобладало над критическим мышлением. История завораживала своей необъяснимостью и настолько далеко уносила за рамки привычной рутины жизненных будней, что я всеми правдами и неправдами убеждал разум в правдивости всех её составляющих. Перед сном выдвигал самые невероятные версии произошедшего в далёком 2010-м и развивал их в безумных направлениях, а каждый новый день встречал с небывалым воодушевлением от неизбежного наступления прозрения в самом ближайшем будущем. Прошло несколько дней тщетных попыток вспомнить, и я не то чтобы остыл или засомневался, но начал периодически поглядывать на визитку профессора, которую всегда носил с собой, чтобы убедиться в том, что он не плод моего воображения…

- Пап, где мои ключи? – раздался крик сына из прихожей.

- Да, пёс его знает, - пробурчал я себе под нос.

- Да, пёс его знает, - эхом отдалось в голове.

Меня будто током ударило – это не мои слова, я так не выражаюсь! Совсем! Да что же со мной, чёрт подери, происходит…

Перед глазами встаёт образ сына. Ему, наверно, годика два, не больше. Он тянет ко мне свои ручонки, быстро сжимая и разжимая пальцы, и ритмично повторяет слово «Дай». Я вытаскиваю из шкафа тяжёлую коробку и ставлю перед ним. Коробка с тряхомудием – так мы называли целый склад старых, неисправных, преимущественно металлических, мелочей на выброс: замки с ключами, ручки от дверей, шпингалеты, розетки, выключатели... Он обожал копаться в этом ворохе бесполезного металлолома! Неожиданно картинка становится мутной, но уже через секунду проясняется. Сын стоит посреди комнаты, виновато опустив голову, и, казалось бы, с удивлением рассматривает пол. Я сразу узнаю место, где в детстве мне довелось провести уйму времени – квартиру бабушки Зои.

- Никита, нельзя в гостях по ящикам лазать! Сколько раз тебе повторять! – назидательным тоном поучаю я сына.

- Что же тебе дать, маленький? У меня никаких игрушек нет, - баба Зоя разводит руками и, улыбаясь, смотрит на правнука.

- У нас дома игрушек вагон и маленькая тележка, при этом всё самое интересное, по его мнению, находится в коробке с тряхомудием, - встаёт с дивана жена, - Груда всяких железок, замки, ручки…

- Так этого добра и у меня хватает! - бабушка, вытащив из старого шифоньера несколько коробочек и шкатулок, раскладывает их перед Никитой.

- Ой, там надо за мелкими детальками смотреть! – забеспокоилась жена, бросившись к сыну.

- Марин, я же рядом, - останавливаю я её и, сев на пол, начинаю открывать «сундуки с сокровищами».

Сын с пыхтением и повизгиванием буквально набрасывается на новые «игрушки», бессистемно раскладывая их перед собой. Глаза загораются, видно, что он в восторге. Ещё бы, в отличие от домашнего набора здесь много необычного: от оружейных гильз до женских украшений!

- Ба, а этот от чего? – я пытаюсь выколупнуть какой-то ключ из кучи железок.

- Не вижу ничего без очков-то! Ну-ка, - бабушка крутит в руках и возвращает мне старый ключ с табличкой, на которой выжжена цифра «6», - Да, пёс его знает!

- Да, пёс его знает…

- Пап, ты чего молчишь?

Я даже не сразу понял, что за парень с меня ростом стоит рядом. «Ёшки-матрёшки, как же время то летит!» - с толикой грусти подумал я.

- Никит, не знаю я, где твои ключи! Куда затуркал, оттуда и возьми!

Весь оставшийся вечер до самого сна я проходил в раздумьях. Возможно, теперь я знаю, откуда у меня ключ, но вопросов меньше не стало, а задавать их, к сожалению, уже слишком поздно, отвечать некому. Я нашёл «дырокол», но, похоже, для того чтобы попасть этажом выше, понадобится нечто более увесистое…

***

- Алексей, ужинать будешь?

- Не, ба, не хочу. А булки есть какие-нибудь?

- Ватрушки ещё остались. Надо?

- Надо. Потом.

- Когда потом?

- Вот пару партеек сыграем и с чайком.

- Может молока налить?

- Не, ба, с чайком самое то.

Трое детей, внуки, прочие родственники, плюс друзья и просто соседи по подъезду частенько захаживали в гости, а поскольку баба Зоя до пенсии работала кондитером, то свежая выпечка в доме была не редкостью.

- Ходи, Лёха, ходи! – нетерпеливо прошипел дед.

- Ходю-ходю, - я схватил королевскую пешку и звучно шлёпнул ею об поле е4, - Начнём с классики!

- Начинай! А мы вот так!

- А мы так!

- Хана тебе, Лёха!

- Чёй-то вдруг?

- Давай-давай, Лёха! Держи хвост пистолетом! – подзадоривал дед.

Несколько дебютных ходов каждый делал быстрее, чем думал. Затем игра постепенно замедлялась и, наконец, переходила в самую интересную стадию, имеющую целый ряд названий, таких как «ща мы что-нибудь придумаем», «ща мы вам устроим весёлую жизнь» или «ща мы вам покажем кузькину мать». Разговаривать во время этой стадии было не принято, но в дело шли песнопения, присказки и подтрунивание противника.

- По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах…

За несколько лет шахматных баталий с дедом я выучил «Бродягу» наизусть, но не знал последовательности куплетов, так как дед мог начать петь с любого из них.

- Бродяга к Байкалу подходит… гарде ферзе, Лёха! – воскликнул дед, забирая моего коня.

В устах деда фраза «гарде ферзе» совершенно не означала угрозу ферзю, с этими словами он мог «срубить» любую фигуру, продемонстрировать своё хорошее настроение и даже попрощаться.

- Значит, лошадку мою уволок. А ты хорошо подумал?

Дед перестал широко улыбаться, но боевого настроя не утратил. Он всегда был большим оптимистом, который на вопрос «Как дела?» неизменно отвечал «Лучше всех!»

- Хорошо. Ходи, Лёха, ходи!

В комнату вошла бабуля и поставила на стол большую тарелку с ватрушками. Дед, не глядя, взял одну из них и, откусив, положил на стол.

- Куда кладёшь, старый дурень! – беззлобно прикрикнула баба Зоя и, широко замахнувшись, резко опустила руку деду на голову, мягко потрепав за волосы - Ой, и дурень же ты старый.

Дед вновь расплылся в улыбке, но ватрушку не переложил.

- Чай сейчас налить? Как дела в школе?

- Не, ба, потом. Потом. Отлично всё в школе, просто пре-вос-ход-но, - растягивал я слова, продумывая следующий ход, - Ща мы вам…

Бабушка вышла из комнаты, а дед, начиная понимать, что коня я ему не просто так подсунул, стал поторапливать.

- Ходи, Лёха!

- Да, погодь ты!

- Давай, Лёха, в психическую!

- Сейчас, сейчас…

Внезапно мысли начали путаться, я никак не мог сосредоточиться, более того, забыл, как ходит пешка. «Она ведь ходит и бьёт по-разному», - вспоминал я, пытаясь унять усиливающееся головокружение.

- Ты будешь смеяться, но я забыл, как пешка ходит. Напомни, а?

- Дундук ты, Лёха! Как же я тебе отвечу, если давно помер.

Оторопев, я поднял голову. Дед, хитро улыбаясь, смотрел мне прямо в глаза, но при этом был совершенно неподвижен.

- Зоя, поди сюда! – крикнул он, однако его губы даже не шелохнулись, - Он ничего не помнит, а меня спрашивает! А как же я ему теперь помогу?!

За его спиной мгновенно выросла бабуля с кружками в руках. Она тоже была абсолютно неподвижна.

- Ну, ты даёшь, Алексей! Мы тебе не помощники, нас ведь уже нет. У себя спрашивай.

- Ходи, Лёха, ходи! – закричал дед и раскатисто захохотал. Я будто смотрел не на людей, а на огромную фотографию: сидящий за шахматным столиком дед Валентин и стоящая у него за спиной бабушка Зоя. Лица улыбались, но в глазах стояла удушающая тоска, а по щекам медленно сползали слёзы. Смех становился всё громче и, утопая в собственном эхе, сливался в сплошной гул…

***

Я лежал на спине, уставившись в одну точку на потолке. Не отвлекался, не размышлял и даже не шевелился, прокручивая в голове сон снова и снова. Я чувствовал, насколько он важен, и старался запомнить его во всех подробностях. Окончательно проснувшись и поняв, что есть куда более простой и надёжный способ сохранить детали, я сделал несколько записей на диктофон. Теперь порядок, можно расслабиться и поразмыслить. Возможно, мне и не нужно пробивать дыру в потолке, есть другой путь наверх. Я отчётливо слышал, как щёлкнул замок, осталось лишь найти ту дверь, которую он открыл.

Глава 6. Гипотеза

Утром я рассказал о неожиданном прозрении и последующем за ним странном сне Марине и Святославу Фёдоровичу. Реакция обоих мне не понравилась – они были немногословны и, казалось, безучастны. «Лёх, ты меня пугаешь», - без тени улыбки произнесла жена и пошла готовить завтрак. «Алексей, я сейчас немного занят, но у меня появилась одна догадка, надо будет проверить. Я перезвоню», - после минутного мычания в трубку скороговоркой выпалил профессор и сбросил вызов.

Пришлось убеждать, или, если называть вещи своими именами, уговаривать жену, что я не представляю опасности ни для себя, ни для членов семьи. В ходе дальнейших прений мы сошлись во мнении, что «капец, как всё запутано», «ничего не понятно» и «вся надежда теперь на товарища Бродова». Профессор, однако, перезванивать не торопился, мне же гордость не позволяла лишний раз дёргать его за рукав. Сказал, перезвонит, значит перезвонит! Конечно, я не сидел сложа руки, но никаких новых событий не происходило, а сумасшедших предположений я уже нагородил такое количество, что впору было опускаться с небес на землю и демонтировать добрую половину из них, а, немного поразмыслив, и все оставшиеся.

Спустя почти месяц профессор наконец-то перезвонил.

- Алексей, доброго дня! Я вас не отвлекаю?

- Сколько лет, сколько зим, Святослав Фёдорович, - не скрывая лёгкой злобы, воскликнул я, - Внимательно вас слушаю.

- Прошу прощения за длительное ожидание, но я не с пустыми руками! – профессор говорил очень возбуждённо, с трудом подавляя эмоции, - Вы не поверите!

- А вы попробуйте!

- Даже пробовать не буду. Нам нужно срочно встретиться! Мы всего в одном шаге от разгадки! Я сейчас в Москве. Может в этот раз ради разнообразия вы ко мне? Билеты, разумеется, за мой счёт.

- Святослав Фёдорович, я не могу вот так сорваться, у меня работа, - то ли себе, то ли профессору, то ли утвердительно, то ли вопросительно промямлил я.

- Понимаю, понимаю. Совсем меня пенсия разбаловала – постоянно из головы вылетает, что у других строгий график. Получается, я к вам.

- Получается.

- Завтра суббота, вы, насколько мне не изменяет память, с двенадцати, верно?

- Да, только у нас сейчас самый разгар сезона, может, встретимся в десять? Боюсь, когда офис откроется, уже не до разговоров будет.

- Отлично! До завтра!

Как ни странно, долгожданный звонок профессора не пробудил во мне должного оптимизма. Он сказал «в одном шаге от разгадки», значит, очередной потолок. Снова перерывать интернет, напрягать память, отбрыкиваться от сеансов гипноза... Или же всё не так печально? Я попытался расшевелить себя. А что если уже проделан путь шагов в сто и остался всего один, совсем малюсенький? А вдруг это как раз мой шаг и я, как только узнаю о шагах предыдущих, сделаю его? И мы, наконец, разгадаем… стоп, а чего мы вообще разгадываем? Чья картина? Где она? Чем так ценна? Ну, допустим, хотя меня больше интересовали ответы на другие вопросы. Например, как у бабы Зои оказался ключ от номера в швейцарском отеле и почему я видел в этом отеле то, чего видеть не мог?

Когда утром следующего дня профессор переступил порог моего офиса, именно с этих мыслей я и начал своё приветствие.

- Давайте просто последовательно разрешать возникающие затруднения, выстраивая логичную цепочку умозаключений, - по-ребячески восторженное выражение лица профессора сменилось более серьёзным аналогом, хоть и продержалось весьма недолго, - Теперь я абсолютно уверен, что все ответы взаимосвязаны и мы обязательно до них доберёмся.

- А разве чтобы получить хоть какой-то ответ, не нужно сначала сформулировать вопрос?

- Что ж, я вас сейчас заинтригую по самое не балуй! Готовы?

- Всегда готов, - молвил я с нотками подозрительности и вселенской усталости.

- На ваши вопросы я, пожалуй, смогу ответить уже сегодня. А вот где искать картину и вообще стоит ли, - профессор вновь стал серьёзен и вновь ненадолго, - Алексей, я раскопал воистину ценные сведения и мне не с кем ими поделиться!

- Мои уши в вашем распоряжении, – грустно произнёс я, - Кофе?

- Спасибо, чуть позже. Дед Валентин рассказывал вам о войне?

- Не особо. Насколько я помню, он участвовал всего в одном бою и то это больше на пробежку походило. Да, практически не рассказывал, дескать, не о чем.

- Всё, что вы слышали от деда, мягко говоря, не соответствует действительности, - с лицом претендента на Нобелевскую премию вещал профессор, - Последний год войны он служил в войсковой разведке. Был выбран, кстати, за выдающиеся данные: отличная физическая подготовка, прекрасное владение холодным и огнестрельным оружием, довольно сносное знание немецкого языка, а ещё он неплохо боксировал. Удивлены?

Был ли я удивлён? Да я к тому моменту уже ничему не удивлялся! Насчёт физической формы сомнений ноль, дед и на пенсии зарядку с гантелями каждый день делал, обливанием занимался. Владение оружием тоже не удивляло: если целиться, то и я в десяточку без проблем попадаю. Помню, стояла у него в шкафу мелкокалиберная винтовка с оптическим прицелом. Бывало, выезжали в лес пострелять. Боксировал? Хм, опять же вспоминается, как азартно смотрел он бокс по телевизору, крича на всю квартиру «В нос бей, в нос!» Помню, слова его: «Если кто-то обижает, Лёха, сразу в нос ему, и алес капут!» Дед хорошо знал немецкий? Хм… «Хэнде хох, Лёха!» - пытаясь напугать, орал порой дед, выпучив глаза. Вот, собственно, и все его познания немецкого были.

- Удивлён, - резюмировал я.

- То ли ещё будет! А пока что маленький экскурс в историю. Нет возражений?

Я звучно выдохнул и отрицательно помотал головой.

- Так вот, любому школьнику известно, что Швейцария во времена Второй мировой войны сохраняла нейтралитет. По крайней мере, официально.

«Любому? Весьма оптимистичное заявление», - тоскливо подумал я, буравя профессора глазами.

- Благодаря своему местонахождению, почти в самом центре Европы, страна приманивала внимание разведывательных служб всех основных игроков на политической арене того времени. В частности в Швейцарии действовало аж несколько независимых сетей советских резидентур. Так вот, в апреле 1945 года с территории почти освобождённой союзниками от немецких войск Франции в район Цюриха была направлена группа из трёх человек со спецподготовкой. Точные даты выполнения задания, равно как и само задание, мне неизвестны. Сказали: «Меньше знаешь, крепче спишь!» И это несмотря на то, что три четверти века почитай прошло!

- Кто ж так сказал?

- Один старый друг, - профессор поднял указательный палец вверх и многозначительно потряс им, - Знакомый. Старый. Старый знакомый.

- Я понял. Один из тех, кто никак выспаться не может.

- Да-да, именно. Но для нас эта информация и не представляет интереса. Неожиданный момент во всей истории – состав группы. Догадки есть?

- Только не говорите, что мой дед и ваш отец!

- В яблочко! В состав группы входили Малогриценко В. П. и некий Прядкин Ю. А. Старшим был назначен майор Бродов Фёдор Семёнович, мой отец. Выходит, что я, кстати, тоже почти ничего не знал о его боевых заслугах. Так вот, во время выполнения задания (было ли оно выполнено, мне, кстати, также неизвестно) Прядкин погиб, а Бродов получил тяжёлое ранение. Получается, на первый ваш вопрос я в принципе уже ответил.

- Это какой?

- Вся цепочка злоключений ключа от шестого номера теперь становится очевидной. Сомнений по поводу того, что «ваша» картина и «моя» это одно и то же полотно, уже не возникает?

- Ну, допустим.

- Куда сложнее обстоят дела с детской комнатой. Но у меня есть одна гипотеза. Вы слышали когда-нибудь о регрессивном гипнозе?

- Вообще ничего.

- Ну, допустим, - выражение лица профессора резко сменилось на огорчённое, - А о реинкарнации?

- Ой, вот только давайте не скатываться в оккультизм и прочие лженауки, - брезгливо поморщился я.

- Я лишь выбираю направление, с которого можно будет подобраться к сути.

- Хорошо, о реинкарнации любой знает. Предполагается, что мы после смерти перерождаемся в другом теле.

- Ну, суть вы улавливаете. Так вот, регрессивный гипноз якобы позволяет обратиться к воспоминаниям наших предыдущих воплощений.

- Вы же доктор наук, профессор! И туда же? – разочаровано скривился я.

- Я допускаю правдивость таких историй, но с одной поправочкой, которая меняет всё в корне! То, что люди принимают за видения своих прошлых жизней, на самом деле является проявлением генетической памяти. К примеру, если кто-то в 2018 году под воздействием гипноза или каких-то препаратов или вследствие психологического потрясения в подробностях вспоминает, как лично брал Зимний дворец во времена Октябрьской революции в компании солдат и матросов, то, по моему скромному убеждению, он вспоминает не одну из своих прошлых жизней, а жизнь своего родного прадеда. В вашем случае…

- Понимаю, к чему вы ведёте, - оживился я, - Моё сознание каким-то неведомым образом, совершенно случайно, приоткрыло дверку в глубины подсознания, где мирно кемарила память деда.

- Замечу, не вся, что абсолютно логично! У вашей матушки, позвольте спросить, когда день рождения?

- 14 февраля 1949 года.

- Значит, при должном воздействии вы сможете вспомнить всё, что происходило с вашим дедом до мая 1948-го, до момента передачи им своего генетического материала своей дочери, вашей матери. Кстати, её воспоминания до января 1973 года, то есть до момента вашего зачатия, тоже хранятся в глубинах вашего подсознания. Естественно, подобные дверки нам так просто не открываются, а то бы мы с ума сошли. Наш мозг представляет собой гениальный, но совершенно неизученный нейронный компьютер. Воспоминания как файлы. Порой и к своим сложно подобраться, а уж к тем, что были переданы вам в наследство от предков, и подавно!

- Вот вы завернули-то!

- Но согласитесь, логично и всё объясняет?! Ваш дед мог видеть детскую комнату, а вы нет! Видения детской комнаты в «страшном отеле» Швейцарии – не что иное, как воспоминания вашего деда, переданные вам по крови! Вы же не ставите под сомнение существование безусловных рефлексов, чем же генетическая память хуже? Можно сказать, одного поля ягоды. Поднесите младенцу, которому без году неделя, какой-нибудь предмет близко к глазу, и он моргнёт. Он ещё даже не осознаёт своего существования, но глаз защищает автоматически! Это, так называемый, оборонительный рефлекс, передаваемый из поколения в поколение. Если же вас ткнуть в правильное место, вы заговорите на немецком, ведь ваш дед его знал!

Профессор замолчал, и я готов был биться об заклад, что в тот момент он соображал, куда нужно мне ткнуть, чтобы я стал полиглотом.

- К сожалению или нет, однако ничего сверхъестественного в ваших словах я и вправду пока не усматриваю, совершенно невероятно и весьма убедительно, - постарался я помешать размышлениям профессора, поскольку перспектива стать ещё и подопытной крысой меня абсолютно не радовала.

- Но мы по-прежнему не можем ответить на вопросы, касающиеся картины. Что в ней не так? Кто её написал? Куда она пропала?

- Вы одержимы, Святослав Фёдорович. И вы по-прежнему не оставляете надежду вновь окунуть меня в состояние транса.

- Поймите, другого способа нет, - взмолился профессор, - Самому вам, похоже, не вспомнить, а спросить уже не у кого!

- Разве? А вы? Если следовать вашей теории, в глубинах вашего подсознания сокрыты воспоминания отца.

- Нет никаких гарантий, что регрессивный гипноз сработает как надо, это вам не топор на топорище насаживать! Пробовали с Иванычем, - профессор виновато понурил взор и что-то неразборчиво добавил.

- Ну, мы же договаривались не темнить, - огорчённо протянул я.

- Так вот и рассказываю, - ощетинился профессор, - Проблема в том, что рабочих методик по регрессивному гипнозу не существует. Он, как вы понимаете, на уровне «бабкиных технологий» практикуется. С наработками по генетической памяти, как ни странно, дела обстоят ещё хуже. Короче говоря, не гарант, что и с вами-то получится, но ваше подсознание хотя бы уже дало брешь…

- Вот именно! Может, следовало бы её заделать? Наверное, не ради красоты у нормальных людей там всё так аккуратненько замуровано? А вдруг у меня крыша съедет? Вдруг я перестану отличать свою память от дедовской, и прадедовской, и прапрадедовской?

- Конечно. Вы правы. Я не могу ничего утверждать. Никто ничего не гарантирует.

- Поймите, профессор, мне самому безумно любопытно, но стоит ли овчинка выделки и что на кону?

- Не знаю и не хочу давить на вас. Решайте сами. Не спешите. Для начала восстановите хронологию событий, – профессор вопросительно взглянул на меня и, не получив реакции, продолжил, - Вы случайно обнаруживаете в старых вещах деда неизвестный ключ. В вашей голове происходит сбой, возможно, вызванный каким-то потрясением, испытанным либо вами, либо вашим дедом. Спустя год или два, когда вы отправляетесь в своё первое путешествие по Европе, в числе прочих стран выбираете Швейцарию. Ваше подсознание намеренно ведёт вас в «страшный отель», оно знакомо с ним, оно помнит комнату за номером шесть, в которой давно не размещают туристов! При этом вы почему-то начисто забываете про ключ, который лежит у вас в кармане, иначе давно бы рассказали о нём жене. На месте ситуация усугубляется, в вашу память начинает просачиваться дедовская, да так настойчиво, что вскоре мимикрирует под вашу. Более того, по возвращении из поездки вы долгое время не находите покоя, и через четыре года на страничке своего турагентства в интернете открываете новую рубрику, героем первой заметки которой выступает тот самый «страшный отель». Более того! Ещё через два года вы пишите рассказ, сказку-страшилку, по мотивам воспоминаний о том злосчастном отеле. «Первая картина Браголина», кажется, называется.

- Последняя.

- Да, извиняюсь, «Последняя картина Браголина». Безусловно, рассказ полностью вымышлен, но, зная о вашей бреши, осмелюсь предположить, что в нём полно подсказок. Что вас беспокоит потом? Почему обычный европейский отель на долгие годы завладевает вами?

- Это риторические вопросы?

- Память деда выплёскивается из вашего подсознания. Брешь сама по себе вряд ли зарастёт. Возможно, для того чтобы залатать её…

- Я понял вашу точку зрения, - оборвал я.

На меня вдруг обрушилось цунами чувств и эмоций, которые, падая с высоты прожитых лет, сталкиваясь и переплетаясь, порождали в моём расшатанном мозгу чехарду неуёмных желаний. Мне безумно захотелось сыграть с дедом в шахматы, отправиться в сплав на резиновой лодке, шагать с друзьями в закат. Захотелось стакан томатного сока с коржиком. Умыться росой в лучах восходящего солнца. Ходить на руках по кромке моря. Бежать по обожжённой пустыне и не чувствовать ни жары, ни усталости. Хотелось плакать и смеяться без причины и без последствий. Петь и танцевать, не чувствуя боли. Кричать и крушить всё вокруг. Порвать одежды и, расправив огромные крылья, воспарить над землёй! Как раньше. В детстве. Во сне. Высоко-высоко… Такого светопреставления в моей голове ранее не разворачивалось. «Походу, брешь дала течь», - подумал я и тихо засмеялся. Мне резко захотелось прекратить разговор.

- Нужно пораскинуть мозгами, профессор. Очень нужно. Я наберу вас вечером.

Я уже принял решение и не собирался ничего обдумывать. Просто до открытия офиса ещё оставалось время, и дабы не «слететь с катушек» к приходу Марины мне необходимо было прибегнуть к душевной регенерации в тихом одиночестве.

- Да, я понимаю, такое случается не каждый день, - профессор растерянно засобирался.

- Такое случается не каждую жизнь, - я чувствовал, что начинаю приходить в себя, но продолжать всё равно не хотелось.

- Возможно, это тот путь, по которому вам суждено пройти до конца.

- Громко сказано, но что в конце?

- Если бы знать…

- Если бы знать, - задумчиво повторил я.

***

Жена совсем недавно вернулась с Кипра, куда она с сыном летала на три дня по цене, которую было грешно упускать. Немного отдохнула, подняла себе настроение, зарядилась энергией, в общем, готова была «пахать за двоих», как она сама выразилась. Поэтому когда я сообщил ей о своём решении лечь под электроды гипнолога, она восприняла идею совершенно ровно.

- Ты хорошо подумал?

- Ну, а чего тут думать, трясти надо!

- Только не говори мне снова, что тебе, быть может, суждено спасти этих плачущих детей!

- Вот сейчас вообще мимо кассы! – засмеялся я, - Восемь лет назад неудачно пошутил, так ты на всю жизнь запомнила! Ты же протянешь без меня пару дней? Хотелось бы и тебя с собой прихватить, но, сама понимаешь, контору не на кого оставить.

- Почему снова здесь нельзя? Зачем в Москву?

- На этот раз более сложные манипуляции предстоят. Нужно соответствующее оборудование, а там целый институт.

- У гипнотизёра того?

- Ага, у Серго Иваныча, только он гипнолог.

- Запах не изменился. По-прежнему пахнет аферой.

- Согласен, душок есть, но вроде докопаться не до чего. Ну, сама встань на моё место!

- Не хочу.

- Ты думаешь, каково мне сейчас? До сих пор в сомнениях. С одной стороны, никак не могу до конца принять взаправдошность происходящего. Если б не ты, однозначно валил бы всё на игру больного воображения! Ведь ты мне не мерещишься?

- Подойди, я в тебя ножничками потыкаю.

- Да, не надо уже в меня ничем тыкать! – закатил я глаза, демонстрируя временную нерасположенность к шуткам, - С другой стороны, такого щенячьего восторга я никогда не испытывал!

- По тебе не скажешь.

- Ты же знаешь, не люблю расплёскивать эмоции на окружающих, но я на самом деле сейчас нахожусь в крайне возбуждённом состоянии. История звучит как научная фантастика, но никаких инопланетян или говорящих картин, всё в рамках актуального мировоззрения. По крайней мере, пока. И это не байки какой-то знакомой сына двоюродного дяди, это непосредственно со мной происходит! А мы ещё до самого главного не добрались!

- А до чего вы добраться-то собрались?

- Профессору нужна картина. Да, и мне, честно говоря, страсть как интересно, что же в ней такого-этакого. Я практически уверен, что она к сбою моего подсознания причастна… Блин, Марин, и немного страшновато, и жутко любопытно. Точно справишься без меня?

- В лёгкую! Чувствую, придётся тебе ещё один рассказ про «страшный отель» писать.

Глава 7. Картина

- Это точно он? Думаешь, узнал тебя?

Коренастый мужичок в сером костюме сверлил взглядом стоящего перед ним здоровенного детину. Мужичок поглаживал пышные усы и выглядел абсолютно спокойным, но периодически появляющаяся на щеке ямочка предательски выдавала лёгкое волнение. Детина в свою очередь усиленно жмурился и морщил лоб, но выглядел ещё более невозмутимым.

- Думаю, да.

- Что «да»? Да, это он? Или да, он тебя узнал?

- Это точно он. Думаю, что узнал.

- Твою ж за ногу, сорвёт нам операцию к едрене фене! – мужичок ни на тон не повысил голос, и, сохраняя внешнее спокойствие, продолжал говорить полушёпотом, - Значит так, риск в текущих условиях считаю непозволительной роскошью. Придётся нейтрализовать. Ты остаёшься внизу, контролируешь первый этаж. Валентин, страхуешь. Какой номер?

- Девятый.

Не сразу, но я узнал тот самый швейцарский отель. Детина – это Прядкин Ю. А., усатый мужичок – майор Бродов, а я – это ж мой дед! Всего несколько дней назад я и предположить не мог, что такое возможно! Казалось, я нахожусь в центре какого-то грандиозного научного эксперимента, который вот-вот перевернёт мировоззрение всего человечества с ног на голову! Между тем, происходящее вполне можно было сравнить с игрой в шлеме виртуальной реальности. Правда, в отличие от игры я никак не мог влиять на происходящее, поэтому по смыслу действие больше напоминало фильм, который демонстрировался от лица одного из участников событий. А этим самым участником был мой родной дед, что многократно преумножало получаемые впечатления! Я буквально оказался в 1945 году!

Дальнейшие события развивались настолько быстро, что я с трудом успевал переваривать происходящее. Майор, шагая через ступеньку, взмыл по лестнице на второй этаж и постучал в дверь с номерком «9». Я встал на одно колено примерно в паре метров от него, изображая завязывание ботинок, и периодически поглядывал, то на лестницу, то в конец коридора.

- Прошу прощения за беспокойство. Я нашёл ключи на полу. Случайно не вы потеряли? – лакейским тоном произнес майор.

Потрясающе! Он говорил на немецком языке, но я прекрасно всё понимал – перевод автоматически формировался в моей голове, причём довольно быстро. Дед действительно знал немецкий! Я чувствовал себя кипящим чайником, которому вот-вот сорвёт крышку. Очень хотелось поставить на паузу, чтобы хоть как-то утрамбовать эмоции и упорядочить мысли. Но куда там!

Из номера в коридор вышел мужчина средних лет в форме штандартенфюрера СС (с ума сойти, я ещё и разбираться в званиях немецких офицеров начал!).

- Позволите? – он протянул руку и, наклонив голову, взглянул из-под очков на майора.

На лестнице показался Прядкин, он отчаянно жестикулировал, показывая в сторону, противоположную той, где стояли майор со штандартенфюрером и показывал девять пальцев. Тут дверь в конце коридора открылась, и я отчётливо увидел на ней цифру «9». Вышедший из-за двери приземистый обер-лейтенант улыбнулся и кивнул головой. Мой взгляд всего на секунду перешёл на Прядкина, которого на тот момент никто, кроме меня, не мог видеть. Я вновь взглянул на обер-лейтенанта. Улыбка улетучилась, он прищурил один глаз и, приоткрыв рот, поглаживал языком левый верхний клык. Неожиданно лицо его приобрело совершенно нейтральный вид, глаза округлились, а правая рука дёрнулась к кобуре пистолета… Мне стало жутко любопытно, о чём тогда думал мой дед – ход мыслей, результаты умозаключений – но, увы и ах. Я даже не видел движения рук, но понял, что за пазухой у бойца Малогриценко было много чего интересного. Обер-лейтенант, не издав ни звука, грохнулся на пол с ножом, торчащим из левой части груди. С другой стороны раздался глухой удар, и майор, придерживая сползающего по стене штандартенфюрера, лаконично бросил лишь два слова по-немецки, «проверь» и «помогай», в первом случае взглянув на поднявшегося на этаж Прядкина, во втором – на меня. Я перехватил штандартенфюрера и занес его в комнату. Майор покачал металлическую циферку «9» на двери, перевернул её и, глубоко вздохнув, прошептал: «Кто ж на один гвоздик прибивает. Глупо, ой, как глупо-то вышло». Пару минут спустя раздался условный стук и тут же в дверном проёме показался слегка запыхавшийся Прядкин.

- Порядок. Мгновенно преставился. В номере проживает один. Уложил баеньки, на дверях табличку повесил. В коридоре чуток подтёр, - вполголоса доложил он.

- Хорошо, - бросил майор, - Сколько-то времени нам это даст.

- Не перестаю тебе удивляться, - обратился детина ко мне, - За доли секунды, не целясь, прямо в сердце! Много тренировался?

- Всю жизнь!

Я только что услышал голос деда, когда ему было слегка за 20! Хотел было испытать очередной восторг, но тут же понял, что зря. Дед, как и все, слышал свой голос не таким, каким он был на самом деле. И запомнил его соответственно.

- У вас есть автомобиль?

Майор привёл в чувство штандартенфюрера, который сидел на кровати и зачем-то рассматривал платок, которым только что вытирал кровь с лица.

- Да. Я обладаю дипломатическим иммунитетом, как лицо…

- Мне плевать, - резко оборвал его майор, - Водитель?

- В девятом номере.

- Ну, всё не так уж и плохо, - злорадно усмехнулся майор, - Юра, обыск. Быстренько. Ищем бумаги, документы. Любые. Валь, фриц на тебе.

Спустя пару минут мы с немцем спускались по лестнице. Я так сильно волновался, что моё сердце, казалось, выпрыгивало из груди. Возможно, из-за вхождения в резонанс с сердцем деда. К сожалению, его мысли и чувства по-прежнему оставались для меня тайной за семью печатями, но какой-то лёгкий, почти неуловимый «ветерок», я всё же ощущал. Он определённо находился в состоянии «натянутой струны», был предельно собран и сосредоточен. Помимо безумного волнения я чувствовал лишь одно – сжимаемый чуть вспотевшей рукой вальтер в кармане пиджака. К счастью, на улице не было ни души. Мы обогнули угол дома и вышли к потрёпанному Хорьху (я никогда в жизни не слышал о такой марке автомобиля, а тут как бы мимоходом «отразил»). Немец сел за руль, я рядом. Всё происходило в полной тишине. Офицер был явно неглуп и делал только то, что нужно, без каких-либо напоминаний. Мы подъехали к дверям отеля и на заднее сидение на ходу запрыгнули майор с Прядкиным. Через несколько минут Бродов велел штандартенфюреру остановиться и поменялся со мной местами. Вынув из-за пазухи пистолет, он грозно посмотрел немцу в глаза, сказал «Берн» и откинулся на спинку сидения. Сложно сказать, сколько мы ехали, возможно, 15 минут, а может быть и час: понимание времени начисто отсутствовало. Я не знаю, о чём думал мой дед и не знал, о чём думать мне. Я лишь мог разглядывать своих попутчиков. Майор, не подлежит сомнению, тёртый калач. Почти седой брюнет с крупными чертами морщинистого лица. Его возраст не поддавался идентификации: ему могло быть как 35, так и 50 лет. Он совершенно не улыбался, говорил коротко и строго по теме. Постоянно поправлял шляпу и галстук, которые очевидно были для него непривычными аксессуарами. Скорее всего, он привык к более простой одежде. Кстати, вся опергруппа будто бы одевалась у одного портного, хотя, пожалуй, так оно и было: классические серые костюмы-тройки со светлой рубашкой плюс вышеупомянутые шляпа с галстуком. Прядкин также являл собой весьма немногословную личность, но во всём остальном отличался от майора: выше, шире, моложе, улыбчивей, к тому же ни шляпа, ни галстук ему не мешали. Немец был под стать нашему маленькому отряду: такой же молчаливый и серьёзный. Однако если, к примеру, майор выглядел совершенно безобидным мужичком, хоть и с грозным видом, то один только взгляд штандартенфюрера лично меня пугал до чёртиков, веяло от него каким-то вселенским холодом и пустотой: злой, надменный, презрительный. Складывалось впечатление, что он, не моргнув глазом, вилку тебе в ухо воткнет или печень вырежет, а потом будет кровь с ножа слизывать. Или одной рукой задушит. Образ маньяка почти сформировался в моём сознании, когда майор приказал немцу свернуть с дороги. Альпийские леса великолепны, но я понимал, что мы не видом любоваться собираемся. Как только остановились, Бродов направил пистолет на немца и мотнул головой в сторону. Тот послушно вышел из машины, мы последовали за ним.

- Дайте мне минуту, - недрогнувшим голосом попросил эсэсовец.

Майор одобрительно кивнул.

- Мы все прекрасно понимаем, что Германия проиграла войну, и я не исключение. Пора смотреть в будущее иными глазами. У меня есть, что предложить вашему командованию в обмен на свою жизнь.

- Дальше, - поторопил майор.

- Восемь грузовиков золота и драгоценностей.

- Дома под кроватью сложил? – улыбаясь, вклинился Прядкин.

Майор повернул голову, и от его грозного взгляда улыбка моментально сползла с лица детины.

- Несколько тонн золота под кроватью не спрячешь, - не приняв шутку, продолжал немец, - В одной из пещер. Вход взорван, поэтому найти её, если не знать, где искать, невозможно.

- Хорошая попытка. Валь, по-тихому. Стрельба нам сейчас ни к чему, - сказал майор и, опустив пистолет, сделал шаг назад.

Почувствовав рукоятку ножа, которую обхватила рука деда, я уверенным шагом направился к немцу, с ужасом понимая, что сейчас произойдёт.

- Ещё минуту! – выкрикнул немец. Видно было, что его уверенность медленно, но верно улетучивается, - Помните картину над кроватью в моём номере? Маленькая девочка. Плачет.

- Я помню, странная картина, - раздался за спиной заинтригованный голос Прядкина.

- Все помнят, дальше что? – майор поднял руку, преграждая мне дорогу.

- Картину нарисовал один художник, имя у него американское, Джордж. Но сам он точно не американец. Это я ему заказал. И это не картина.

- Зачем тянешь? Тебе сейчас быстро нужно говорить и по сути, - майор опустил руку, ещё мгновение и второй паузы уже точно не будет.

- Картина нарисована поверх фотографии. На ней два немецких офицера на фоне пещеры. Той самой пещеры. Позади видны горы, поэтому по фотографии можно найти место. Вы можете вернуться в отель и убедиться в том, что я говорю правду. Мы не очень далеко уехали.

Майор поправил галстук и посмотрел на меня.

- Господа, вы можете забрать всё себе, - вкрадчиво произнёс немец, - Большие деньги!

- Зачем тогда нам ты? – снова включился в разговор Прядкин.

- На поиски пещеры без меня у вас уйдут десятилетия, вы даже не знаете, на территории какой страны она расположена. А я знаю.

- И сколько ещё народа знает об этой пещере? – Прядкин перенял инициативу допроса, в то время как майор обдумывал услышанное.

- Только я.

- А как же водители грузовиков, офицеры с фотографии, фотограф, художник.

- Все были… уничтожены. Водители и офицеры спустя час после подрыва входа в пещеру. За фотографа не извольте беспокоиться – я очень люблю фотографировать, - эсэсовец криво ухмыльнулся, - Портретиста я пристрелил лично. Жаль парня, хорошо кисть держал. Из нашего лагеря был.

- Так ты лагерем заведовал? – прошипел майор, - И золото, небось, с заключённых снято?

- И с заключённых, и не только. Какое теперь имеет значение, где я работал при фюрере? Впереди новая жизнь, новая работа.

- Не будет у тебя, тварь, новой жизни, - сквозь зубы процедил майор, поднимая руку, сжимающую пистолет.

- Погоди, майор! Не стреляй! По всем горам звук разнесётся, - крикнул Прядкин.

Бродов повернулся к нам. Успокоив перекошенное от злости лицо, он пристально посмотрел на меня и резко мотнул головой в сторону немца.

- Валя, погоди! – Прядкин, покусывая сорванную травинку, подошел ко мне, - Погоди. Подумать надо.

- Чего тут думать? Есть задание, нас от его выполнения никто не отстранял! – майор взял себя в руки и был предельно спокоен, - Пускаем гада в расход, выполняем задание, возвращаемся за картиной и передаём, кому следует. Золото должно принадлежать народу и партии!

- Послушай, майор, такой шанс выпадает раз в жизни! Понимаешь? Другого не будет!

- Ах, ты… - даже я понимал, что Бродов, коммунист старой закалки, пустит сейчас в расход двоих вместо одного.

- Успокойся, майор, подумай сам! Ну, предположим, доставим мы фрица командованию и скажем, чтоб забирали себе восемь грузовиков золота. Или без фрица обойдёмся, как ты говоришь. Нам свои же пулю в затылок пустят! Потому что не для всех оно! Для одного, двоих, но не для всех! Да ты пойми, майор, тебе на всю жизнь этого хватит. И детям твоим, и внукам, всему роду твоему! Война к концу близится. Затаимся где-нибудь, нас и искать то особо не будут, на войну спишут. Добьют наши фашиста, пару лет отсидимся пока всё успокоится да устаканится и откупорим пещерку. Заживём как люди! В любой стране! Как граф Монте-Кристо!

- Да, что ты такое говоришь! Это кровавое золото!

- На любом золоте есть кровь! – Прядкин зло зажевал травинку и сплюнул под ноги, - Пираты, инквизиторы, колонизаторы – кто только не пачкал его кровью!

- Отставить! Ты понимаешь, что за такие слова под трибунал…

- Да подумай ты своей головой хоть раз, Семёныч! Валь, ну, скажи ты!

- Согласен я с товарищем майором, Юр, трибунал по тебе плачет.

- Такого шанса точно больше не будет, - неожиданно слова Прядкина прозвучали совершенно без интонаций.

Сейчас я научился воспроизводить в голове те десять секунд со скоростью замедленной съёмки, но тогда всё произошло в одно мгновение. Бродов с прострелянной грудью падает на траву. Я, хватая Прядкина за руку, сжимающую ещё дымящийся ствол, первым взмахом перерезаю ему горло, вторым отправляю нож в спину убегающего немца. Выхватывая из кармана вальтер, я слегка приседаю и быстро осматриваюсь на 360 градусов, замечая боковым зрением кряхтящего Бродова, истекающего кровью.

- Ты как, Семёныч?

Звук становится всё тише, картинка тускнеет.

- Уходить надо, - еле слышу я голос майора, - Оставляем, как есть. Помоги забраться…

Глава 8. Браголин

Мы втроём сидели в кабинете Серго Иваныча, потягивая виски из фирменных стаканов. Интерьер был весьма далёк от больничного, удобный и уютный, с антикварной мебелью и всеми достижениями современной цивилизации, поэтому говорить совсем не хотелось, каждый думал о своём. Тишину нарушал лишь потрескивающий электрический камин да барабанящий по окну дождь. Бестолковые вопросы и предположения роились в моей голове, словно пчёлы в улье. Интересно, как бы развивались события, если б майор был посговорчивее? А если дед был бы не таким шустрым? Да, история не любит сослагательного наклонения, но всё же! Жаль, кладоискателей из нас уже не получится. А мужики-то не знают… Интересно, насколько сложно было бы найти пещеру по фотографии при сегодняшнем уровне технологий?

- Бесконечно прошу прощения, господа. Не знаю, о чём вы сейчас думаете, но это даже не миллионы, а миллиарды! Если в рублях считать, - прервал затянувшееся молчание Серго Иваныч.

- Выходит, Алексей, ваш дед спас моего отца, - проигнорировав слова своего приятеля, задумчиво произнёс Святослав Фёдорович, - Более того, если б не он, я вообще бы на свет не появился!

- Будь он чуть медлительнее, то и я бы не появился, - пора было переходить к печальным новостям, - Я сейчас вас сильно огорчу. Пока не пойму, как такое может быть…

- Как же всё-таки неожиданно судьбы совершенно чужих людей переплетаются между собой, - продолжал предаваться раздумьям профессор, не обращая ни на кого внимания.

- Наша основополагающая версия, которую мы почти сразу приняли за аксиому, была ошибочной, - я решил привлекать внимание собеседников более активно, - «Ваша» картина, профессор, и «моя» не являются одним и тем же полотном.

Поняв по обескураженным лицам, что результат достигнут, я продолжил.

- Картина, что висела над кроватью эсэсовца в номере отеля, отличается от той, которую я снял на видео, когда остановился в том же номере спустя 65 лет.

- Но этого не может быть! – профессор даже привстал с роскошного кожаного дивана, - Серго говорил о вероятности преломления воспоминаний подсознанием. Может ваше подсознание исказило воспоминания, тем более что они были даже не ваши!

- Понимаю ваше разочарование, но я почти уверен. Когда немец рассказывал о секрете картины, я в первый и последний раз буквально уловил эмоции своего деда. Это произошло в тот момент, когда судьба бедолаги Джорджа была передана в двух словах, нет, простите, в четырёх «Портретиста я пристрелил лично». Сложно передать словами, но дед понял, что чувствовал художник, который зарисовывал фотографию двух фрицев с пещерой, и понимание это передавалось мне. Медленно, словно по капельнице, капля за каплей. Девочка на картине реально существовала, придумать её было невозможно! Маленькая, худенькая, вся в слезах, перепачканная сажей, еле стоящая на полусогнутых ножках, протягивающая вперёд замерзающие ручки, будто пыталась оттолкнуть от себя что-то или кого-то. Знаете, почему замерзающие? Потому что весь фон картины представлял собой догорающее деревянное строение, быть может, сарай или дом. И только по правому нижнему краю было видно, совсем чуть, что на улице зима. Снег! А одежда на ней была летняя, я бы даже сказал, домашняя. И еле заметный пар изо рта… Зная, когда и кем была нарисована картина, можно попытаться представить какой ужас оставался за кадром. Джордж рисовал свой самый страшный кошмар, при этом прекрасно понимал, что каждый взмах кисти отсчитывает последние мгновения его жизни. Он знал, что после того как закончит работу, смерть будет мгновенной и лёгкой, но не знал, стоит ли огорчаться, ведь жизнь в концлагере вряд ли можно было назвать жизнью… Увидевший картину, становился отмеченным ею пожизненно. А все плачущие дети Браголина – лишь жалкое подражание.

В кабинете вновь повисла тишина, на этот раз тяжёлая и колючая. И только из угла, где елозил профессор, периодически доносилось еле слышное бормотание. Серго Иваныч сидел за своим рабочим столом и, нахмурив брови, задумчиво смотрел в окно.

И тут меня осенило! Браголин – подражатель! Ну, конечно, же! Так просто! Моё подсознание давно решило свою часть головоломки, и выдало на-гора рассказ «Последняя картина Браголина», даже в названии которого содержалась подсказка! Теперь понятно, почему «страшный отель» продолжал изводить меня! Пазл сложился!

Я встал и, выйдя на середину комнаты, торжественно поднял стакан. С каждой секундой мне становилось всё легче, будто гора по кускам сваливалась с моих плеч.

- Прежде всего, хочу сказать, что это было самое удивительное событие в моей жизни. Я очень рад нашему знакомству, без вас я бы так ничего и не узнал… К сожалению, всё рано или поздно заканчивается. Готов расставить последние точки над i в нашей запутанной и почти фантастической истории.

Серго Иваныч подлил виски себе и в протянутый профессором стакан. Они смотрели на меня с нескрываемой надеждой, которую в ближайшую пару минут я планировал с триумфом стереть в порошок.

- А речь пойдёт о нашем хорошем знакомом – Джованни Браголине. Точнее говоря, о Бруно Амадио, что особо важно в текущем моменте. Он время от времени выпадал из зоны нашего внимания, но именно Бруно сыграет заключительный аккорд. Как мы с вами, профессор, прекрасно знаем, синьор Амадио прославился целым циклом картин с плачущими детьми в 60-х годах прошлого века. «Ваша» картина была нарисована не позднее 1945 года и, совершенно очевидно, что её автор не Бруно Амадио, поскольку Джордж был расстрелян примерно в то же время, а Бруно дожил до 1981-го. Ещё одна маленькая деталь, которую я не успел вам сказать – на картине в номере штандартенфюрера была подпись «G. Bragolin» довольно крупными буковками. Только вот написание было совершенно иным, нежели в известной нам серии плачущих детей. Тогда я не придал этому факту значения.

Профессор, сидящий до сего момента по струнке, внезапно сгорбился и откинулся на спинку дивана. Он перевёл взгляд в сторону и, подперев подбородок рукой, устало улыбнулся. Я же тем временем продолжил.

- Все, кто знал о ценности картины, погибли. За исключением наших многострадальных родственников, которым было не до того. Мой дед доставил своего командира туда, где ему оказали медицинскую помощь, после чего, возможно, продолжил выполнение задания. Быть может, и нет, это не столь важно. Но ни Валентин Малогриценко, ни Фёдор Бродов картину Джорджа Браголина больше никогда не видели. Её увидел Бруно Амадио. Спустя несколько лет. Конечно же, она потрясла его, иначе и быть не могло! Но наш Бруно был не только художником, до той поры в нём дремал ещё и предприниматель. Чутьём человека искусства он понял, что на детских слезах можно сделать деньги. И он положил начало своей серии картин, а «вашу» картину, профессор, он уничтожил, присвоив себе лавры основоположника нового слезоточивого жанра в живописи. Уничтожил, скорее всего, не сразу, а лишь после того как стал получать дивиденды в виде денег и маломальской известности. Правда, память неизвестного художника он таки почтил, взяв себе псевдоним Джованни Браголин. Букву имени «G» интерпретировал по своему, поскольку он не мог знать истинного имени художника, равно как и того, что скрывала картина.

Я подошёл к столу и, налив из резного графина воды в стакан для виски, жадно выпил.

- Нам ни за что не найти проклятого золота! – с выражением лица умалишённого довольно воскликнул я.

- Да, теперь всё встало на свои места, - тихо произнёс профессор.

- Но мы не можем быть уверены в этом на 100 процентов! – не сдавался Серго Иваныч.

- Не можем, - широко улыбаясь, согласился я, - В любом случае, дальше доить своё подсознание не дам, не усматриваю необходимости.

- Ошеломляюще! – высоко подняв брови, воскликнул профессор.

- Не то слово, Святослав Фёдорович, - вздохнул я, - Не то слово…

***

С того дня своих новых столичных знакомых я больше не видел. Правда, спустя несколько месяцев позвонил профессор и сухо сообщил, что многоуважаемый гипнолог, не удовлетворившись нашими выводами, решил взять поиски картины в свои руки. Более того, нашёл её! Выяснилось, что одним прекрасным вечером несколько молодых британских туристов устроили попойку и разломали натюрморт, висящий в их номере швейцарского отеля. Один из служащих, недолго думая, восполнил потерю картиной с плачущей девочкой из комнаты для персонала. Однако в дальнейшем пришлось вернуть полотно обратно в шестой номер, так как постояльцы регулярно просили убрать его. Серго Иваныч выкупил картину и отдал на экспертизу. Она оказалась лишь репродукцией одной из картин Джованни Браголина и никакого низлежащего слоя, естественно, найдено не было. Таким образом, предположения, сделанные мною ранее, получили ещё одно косвенное подтверждение.

Наш мозг, действительно, очень сложный нейронный компьютер, всех способностей которого мы до сих пор не знаем. В то время как одна часть моего подсознания, опираясь на воспоминания деда, восторженно кричала о бесценном кладе, другая тщетно пыталась донести мысль о безвозвратной потере несметных сокровищ. И пока они голосили каждая из своего угла, а я их не слышал, то чувствовал тот самый колючий дискомфорт, который сопровождал меня на протяжении почти целого десятилетия. Сейчас уже ничего не колется, и говорить о «страшном отеле» больше не хочется. Как сказала Марина: «Все швейцарские тараканы в твоей голове пожали друг другу лапки и пошли пить чай с печеньками». А я бы с облегчением сказал ещё короче – DIXI.